Зорикто Доржиев: «Художник – не тот, кто умеет рисовать, а тот, чьи мысль и идея будут новы»
Художник из Бурятии, о котором не так давно вышел короткометражный документальный фильм «Слои» Сергея Акинфиева, от первого лица рассказывает о роли детства в его творчестве, критике и превращении идей в картины.
Зорикто Доржиев, чьи работы сегодня хранятся в частных и музейных коллекциях во многих странах мира, родился в Улан-Удэ в семье художников Риммы и Бальжинимы Доржиевых. После окончания Бурятского республиканского училища культуры и искусств Зорикто продолжил обучение в Красноярском государственном художественном институте на кафедре живописи. Сегодня он – заслуженный художник Бурятии. В 2014 году за работу над фильмом Алексея Федорченко «Небесные жёны луговых мари» Зорикто Доржиев был удостоен приза Гильдии киноведов и кинокритиков «Белый слон», а также номинирован на национальную кинематографическую премию «Ника».
Художник рассказал «Информ Полису» о своей жизни и творчестве, а также поделился ближайшими планами на будущее.
О звуках и запахах из детства. Часть моего детства проходила в Ленинграде, когда мой отец учился в Художественной академии имени Репина. Часть – в деревне Горхон Заиграевского района, куда я с бабушкой и младшей сестрёнкой приезжал на летние каникулы. Почему-то так сложилось, что самые яркие и тёплые воспоминания у меня оттуда. Многие сегодняшние образы в основном детские, это всё – деревня. Игры с утра до вечера, походы в лес, войнушки, первая любовь, дружба и вражда – всё оттуда. Наверное, возраст такой, когда впечатления очень красочные и остаются такими в памяти надолго. Особенно отчётливо помню звуки и запахи. Стук калитки, когда кто-то приходил в гости. Даже мог по звуку шагов на крыльце определить, кто именно пришёл. Запахи полевых трав в начале лета и в конце, когда начинался покос. Фактуру бревенчатого дома, железной трубы турника во дворе. И как поутру холодная роса от высокой травы пропитывает одежду.
О наследии родителей. Рисовал я всегда, сколько себя помню. Папа замечал какие-то моменты, всегда позволял мне пробовать разные краски и карандаши. Он собрал несколько подшивок из моих детских рисунков. Сейчас, глядя на них, я вижу, что цитировал не только книжные иллюстрации, фильмы, но и папины картины. Иногда по моей просьбе он рисовал мне, а я смотрел и подражал ему. Сейчас, как и в детстве, я комфортно себя чувствую, находясь в «рабочем» процессе. Мог не играть с друзьями, отказаться от похода в кино или поездки, если поглощён рисованием. Думаю, этот момент погружённости в свою тему с головой достался мне от родителей.
О музыке и тишине. Музыка, как и сегодня, всегда оказывалась рядом со мной. В деревне, когда мы с другом стали постарше, слушали разное советское диско на его магнитофоне «Соната». Потом у меня появился двухкассетник Sanyo, и я стал сам что-то переписывать себе. С появлением собственной гитары для меня открылась рок-музыка. Конечно, то был подростковый возраст – ничего необычного. Сейчас во время работы люблю слушать различные саундтреки – они помогают «погружению» в очередной проект. Но иногда всё-таки нужна абсолютная тишина.
О рождении картины. Кто-то думает, что всякая идея рождается сразу на холсте, кто-то – что этому предшествуют длительные муки над эскизами. Если честно, я до сих пор не знаю, как это происходит. Вернее, чем старше ты становишься, тем меньше понимаешь, как всё устроено. Обычно возникает идея, и начинается работа над эскизом. Это может быть и минутная зарисовка карандашом на салфетке. А может быть и сложный подробный эскиз в цвете и с точными размерами. И время, затраченное на подготовку, тоже может быть разное. Также сложно говорить на тему «О чём моё творчество». Это бесполезное занятие, когда художник пытается объяснить, что он хотел донести. Могу лишь сказать, что это некая проекция сегодняшнего ощущения через призму прожитого опыта. Мне кажется, художники во все времена писали «сегодня» и немного «завтра».
О работах в подарок. Иногда меня спрашивают, дарю ли я свои работы и каким должен быть повод, чтобы это произошло. Картины и скульптуры дарились много раз по разным поводам. Просто сегодня я не только отдельный художник. Сейчас Zorikto – это большой художественный проект, за которым много людей и усилий. За художественную часть, конечно, полностью отвечаю я. Но есть ещё продюсер, галерист, кураторы, ассистенты. Когда готовится какой-то важный проект, задействованных в нём людей становится больше. И вопрос подарка не только моя ответственность.
О критике и вопросах. Порой мне кажется, люди, близкие, заинтересованные или знающие тебя хорошо, не могут объективно критиковать. Хотя критика всегда важна – она помогает взглянуть на себя со стороны. В моих ранних картинах было много детей, и зачастую зрители говорили, что изображённый на картине персонаж – это он в детстве. «Как вы узнали, что у меня было именно так?» - спрашивали. А я с серьёзным лицом отвечал: «Так я же приходил с соседней улицы и играл рядом. Разве вы не помните?»
О понятии «художник». Когда меня спрашивают «Художник – это профессия?» или «Обязательно ли художественное образование тому, кто хочет стать художником?», я затрудняюсь ответить. Художник – это не тот, кто умеет рисовать, а тот, чьи мысль и идея будут новы. Кто может сделать то, чего раньше никто не делал. Какими средствами это будет донесено до зрителя – уже второстепенный вопрос. Но есть также понятие «ремесло» - это опыт, накопленный поколениями. И чтобы его «загрузить», нужны годы обучения. Всё зависит от того, что вы хотите. Что касается художественного образования, у меня учёба заняла 13 лет – пять лет училища, шесть лет института и два года стажировки в академии. По сегодняшним меркам это много. Но таково было профессиональное обучение. В мир я вышел уже достаточно взрослым, но за годы учёбы утвердился в понимании того, чем буду заниматься. Назад пути уже не было. В Улан-Удэ я сделал выставку и начал потихоньку продавать свои картины.
Об успешности работ. Для меня нет ответа на вопрос, что должно быть в картине, чтобы она имела успех у зрителя. Мне привычнее оперировать категориями «смогу - не смогу» или «как это сделать». Можно, наверное, сказать, что проект «Степные истории» был успешным. В нём очень простым, доступным языком затронуты темы степной жизни: дети, наложницы, воины, спящие принцессы и тому подобное. Это был период некоего самоутверждения. Через историю, бурятские мотивы, этнографию мне было легче это сделать, ведь это были ощущения, которые в тот момент меня волновали. «Степные истории» до сих пор просят привезти в разные города, хотя работ из него осталось немного. Но есть ещё и другие: «Теория хаоса», «Степная нирвана», «И во сне, и наяву» - там уже всё несколько сложнее. Они заставляют думать в другой плоскости, и я замечаю, что зритель у них тоже другой, как и его вопросы. Типа «как вы относитесь к экзистенциальной философии?» и т.д.
Об известных владельцах картин. Сам не припомню всех, у кого дома «живут» мои работы. У многих российских политиков, музыкантов и артистов. Несколько висят у Владимира Путина, у Дмитрия Пескова много моих работ и несколько – моего отца. У Матвиенко, Макаревича, Павлиашвили, Лепса, Гергиева, Спивакова, у режиссера Анны Меликян и продюсера Рубена Дишдишяна. За рубежом это президент Индии Рам Натх Ковинд, бывший президент Бразилии Дилма Русеф, председатель КНР Си Цзиньпин, президент ЮАР Сирил Рамафоса, Ума и Роберт Турман, Джон Малкович и другие.
О самом большом страхе. Самое страшное, наверное, это когда твоё дело становится неинтересным тебе самому.
О планах. Помимо ежегодных арт-шоу в Сингапуре, Тайване и Китае, есть другие важные выставки. Ближайшее мероприятие – участие в Венецианской биеннале. Посмотрим, что из этого получится. Сейчас над этим работает команда людей. Кстати, теперь в мой обиход вошли такие понятия, как эсэмэмщики, дизайнеры и кураторы проекта.
О переезде и месте силы. Если от этого будет зависеть работа, необходимость постоянно находиться в другом месте, конечно, мне придётся переехать. Сегодня почти всё можно делать удалённо. Но бывает необходимо личное присутствие. А куда ехать, будет зависеть от конкретного проекта. А пока мой дом - Улан-Удэ, Бурятия – для меня это место силы. Но художнику иногда надо менять обстановку, чтобы «обновлялся» глаз. Мы же кочевники.
Читать далее
