Сахалинский документалист Дарья Агиенко: у режиссера с героем должен случиться безусловный мэтч
Сахалинский режиссер-документалист Дарья Агиенко в конце сентября привезла с международного кинофестиваля "Флаэртиана" гран-при в номинации "Лучший студенческий и дебютный фильм". Её картина "Дарина в Зазеркалье" (12+), рассказывающая о судьбе и личности ещё одной островитянки — Дарины Лисовской, — обошла работы выпускников московских киношкол и заработала признание жюри. А в октябре картина вошла в лонг-лист национальной премии "Лавровая ветвь" фестиваля "Артдокфест". "Дарину" отобрали во второй тур в номинации "Лучший дебют". При этом в первом туре жюри отсмотрело больше 600 фильмов со всего мира.
Корреспондент ИА Сах.ком поговорил с Дашей о фильме, который на Сахалине ещё не видели (закрытый показ запланирован на 21 октября), и узнал, зачем и как снимать документальное кино на острове, как себя чувствуют независимые режиссеры и какие чувства испытывает победитель конкурса, который до последнего сомневался в своей победе.
— У меня был такой сгусток чувств, это как-то в одном абзаце не описать. В студенческой программе было представлено примерно 10 фильмов. Они были очень разные по хронометражу, форме и замыслу. Были довольно академические работы вгиковцев (студентов ВГИКа — Всероссийского государственного института кинематографии, — прим. ред.) мастерской Сергея Мирошниченко. Это такие очень правильные, очень профессиональные работы. На мой взгляд, в них визуальное исполнение несколько преобладает над содержанием, но это большое кино или как минимум задел на большое кино. Были работы выпускников Марины Разбежкиной. Очень поэтические, глубокие. Была даже картина, которая уже брала призы, но тоже попала в категорию "Дебют". Это кино про бывшего афганца Костю Питерского (фильм "Костя Питерский" (18+) режиссера Евгения Сущева). В общем, были очень разные картины, очень разные формы. И выбор у жюри был сложный.
И у меня, честно говоря, не было мыслей и иллюзий, что я могу что-то взять. Максимум — специальное упоминание жюри, их в нашей категории было два. Но, несмотря на это, в глубине души какая-то надежда теплилась, что жюри увидит мой фильм и подумает, что это кино настоящее, чувственное и эмоциональное, что там есть жизнь. Но я от себя эти мысли гнала старательно, чтобы потом не расстроиться.
В Пермь, честно говоря, я ехала без сверхзадачи и просто радовалась тому, что можно будет пообщаться с разными людьми из нашей киношной среды. Что-то для себя уловить и понять. На Сахалине с этим есть проблемы — здесь этого очень не хватает. Я хотела как минимум внутренне осознать и разобраться, нужно ли мне вообще этим заниматься. Решить для себя какие-то важные вещи: переезжать в Москву или нет, снимать что-то, несмотря на все трудности, или успокоиться и просто домохозяйкой быть.
В день, когда жюри решало судьбу студенческих работ, я тоже старалась не думать об их решении, чтобы не раниться ещё больше. Ждала часа "Х".
Интересное воспоминание: у меня с собой было два платья. Первое, более скромное, я надела на открытие. Оно было в органном зале концертного зала Перми. И мне казалось, что оно безумно вычурно. Там ведь нет такого размаха, который мы видим на "Крае света" — ковровая дорожка, фанфары, торжественные церемонии. Все скромно, по-домашнему, и документалисты ходят в свитерах и толстовках. И даже в скромном платье я чувствовала себя неуместно.
А второе платье было вообще супершикарное. Я его даже дома не ношу — некуда. Оно обычно в шкафу скучает. Но тут я подумала — я же приехала с Сахалина, имею право. К тому же закрытие было в более современном пространстве — в "Часовом заводе", — и я подумала, что можно нарядиться чуть более торжественно. Но одновременно с этим голоса в моей голове говорили: "А вдруг тебе ничего не вручат, никуда не вызовут и ты будешь сидеть вся такая наряженная и чувствовать себя неловко. А все будут смотреть и думать: "Вот она разоделась, а ей ничего не дали". Но потом решила: да пусть я буду чувствовать себя неловко, но я все-таки надену это платье, которое везла с Сахалина через всю страну, сама не зная зачем.
Когда члены жюри вышли на сцену и начали называть победителей, я сидела ни жива ни мертва. Начали со спецупоминаний. Одно — 21-летнему парню из ВГИКа. Я тогда подумала: "Ну все, мне точно ничего не дадут. Может, только второе спецупоминание, и то вряд ли". Но оно досталось Анне Залевской за фильм "После прилива" (12+). Всё, думаю, конец.
Член жюри держал театральную паузу, что добавляло драматизма и драматургии. И тут… "Вручается режиссеру", и произносят моё имя. И одна часть меня на минутку заликовала, а другая до конца не верила в происходящее. Такой вот дуализм, такое сочетание разных эмоций. Ну я дошла до сцены, не помня себя, взяла статуэтку и сказала речь. Про то самое платье, которое везла с Сахалина и которое не должно было мне пригодиться, но неожиданно пригодилось. Всё это было очень быстро, даже скомкано. Мне потом говорили, что другие не торопились уходить со сцены, а я прямо убежала. Дойдя до своего места, я расплакалась — от избытка эмоций — сознательных и бессознательных, сложно артикулируемых. Для меня было сложно уложить два факта: мои мысли, что все это в принципе не может происходить со мной, и реальность, в которой уважаемые люди посмотрели мое кино и решили, что оно достойно гран-при.
— У нас в студенческой номинации все фильмы показывали в небольшом зале и только один раз. Несмотря на это, на мой показ пришло человек 25‑30. Это нормально для такого кино, ни много, ни мало. Люди с интересом, как мне показалось, посмотрели, и какую-то эмоциональную волну между экраном и зрителями я почувствовала. Интересно, что до этого я показывала фильм в Москве. И я обратила внимание, что люди в Перми и в столице смотрели на довольно разные вещи, разные вопросы задавали. Во время показа я уже не следила за тем, что происходит на экране, мне было интереснее смотреть на лица зрителей вокруг. И мне показалось, что людей сахалинская история захватила. После показа спрашивали про съемки, какие эпизоды не вошли, как шёл монтаж, интересовались судьбой Дарины, её личностью, счастлива она или нет. Какие-то мысли высказывали по итогам фильма, делились переживаниями.
Всё прошло живо, и несколько человек даже после официального Q&A (questions & answers — "вопросы и ответы", формат общения режиссера или актеров со зрителями после кинопоказа, — прим. ред.) продолжили со мной обсуждать кино и Дарину. Кстати, после каждого показа у неё в соцсетях прибавляется подписчиков. Это поклонники, с которыми я делюсь её аккаунтами, чтобы люди лично могли ей передать свои эмоции и внимание.
— В октябре прошлого года я присоединилась к учебе в МШНК — Московской школе нового кино. Вообще, учеба началась немного раньше, и к этому моменту ребята уже выбирали героев для своих первых фильмов-курсовых. А я не очень была готова так сразу начать — я была далеко, у меня была работа, да и вообще оказалась "не в ресурсе".
Изначально у меня были мысли снимать другого человека, другую героиню. Сильную женщину в политике. Хотела показать этот закрытый мир, сложно и парадоксально устроенный. Даже начала снимать некоторые вещи. Но потом героиня закрылась, отказалась от съемок. И мне нужно было срочно искать другую героиню. Начала перебирать варианты и в очередной раз наткнулась на инстаграм Дарины. Поняла, что она на Сахалине, хотя до этого жила какое-то время в Москве. А я давно думала про неё — мне казалось, что это какая-то героиня из фильмов Хлебникова, Хомерики или Муратовой.
С одной стороны, меня к ней тянуло, с другой — казалось, что Дарина слишком яркая, слишком очевидная героиня, которая при ближайшем рассмотрении могла бы оказаться не героем. Когда я говорю "герой", я не имею в виду что-то героическое в смысле подвига, я говорю о герое дока. Это вообще особенная штука, сложнообъяснимая.
Короче, я боялась ошибиться и опять потерять время, как с первой героиней. Но решилась, написала ей, мы встретились. Желание узнать, что стоит за её оптимизмом, за её такой парадной подачей себя, которую она транслирует в мир, пересилило. Любопытство взяло вверх.
Дарину до съемок я близко не знала. Но мы были знакомы, работали в одно время в одной и той же сфере. Здоровались на улице, когда встречались. Но мне всегда была она интересна, было любопытно приблизиться ближе. И вот такой повод появился.
Я ей написала, рассказала, что есть задумка про творческий проект, который не про деньги, конечно, но про какой-то обоюдный азарт. Тут важно понимать, что, в отличие от игрового кино, в доке отношения между режиссером и героем не подразумевают какие-то товарно-денежные отношения, гонорары и прочее. Это истории про чувства, про эмоции, про желание зафиксировать реальность такой, какая она есть. И она почти сразу ответила: "Давай, давай, конечно, попробуем". Так мы и стали снимать. Началось всё в ноябре 2020 года, съемки шли весь декабрь и почти весь январь. Что-то ещё я доснимала в феврале. И почти всю весну я монтировала кино.
Но, возвращаясь назад, могу сказать, что в Дарине есть особенный магнетизм. Ты буквально приклеиваешься к ней вниманием. Причем через видоискатель этот магнетизм усиливается многократно. Одно дело, когда смотришь живым глазом — ты понимаешь, что в ней есть магия, но не можешь ее до конца уловить и осознать. Совсем другая история — то, как ее "видит" камера. Когда смотришь на неё в видоискатель — это тебя просто приковывает к ней, к ее лицу, рукам, голосу. Короче, у режиссера с героем дока должен случиться вот этот безусловный мэтч, какая-то такая особая визуальная влюбленность, без которой невозможно двигаться дальше. И это совпадение и притяжение у меня с Дариной случилось. Но, несмотря на это, я продолжала сомневаться в правильности своего выбора. В правильности выбора героя, темы фильма и других каких-то сопутствующих штук.
— Не то чтобы не верила. Я просто всегда во всём сомневаюсь. Особенно в себе. Я не сомневалась, что его стоит снимать — это был такой мой энергетический заряд, такая потребность проникнуть в мир Дарины, узнать её мотивацию, погрузиться в её Зазеркалье. У меня была в этом потребность: приклеиваться к её пространству, ждать, что произойдет что-то поворотное, провести с ней Новый год, проживать важные моменты. К тому же мне надо было сдавать курсовую, в конце концов, а этот фильм и был моей курсовой.
При этом я сомневалась, что это будет кино о чём-то важном, что это кино будет нужно ещё кому-то, кроме меня. Показы подтвердили — это кино действительно откликается у многих. А значит, оно важно людям.
Есть такая фраза у разбежкинцев (учеников Марины Разбежкиной, — прим. ред.) — "кино случилось". То есть фильм получился таким, каким должен быть, он вообще родился. Мне хотелось, чтобы фильм случился. И он случился — так мне по крайней мере говорят люди, чьему мнению я верю. Например, Аскольду Курову понравилось моё кино, Светлана Стрельникова тоже о нём очень хорошо отзывается. И другие небожители современного российского дока говорят, что это чуткое и точное кино. Но я вот такой человек, который сомневается.
— У которого есть Нанук?
— Фестиваль "Флаэртиана" назван в честь режиссера Роберта Флаэрти. Это один из основоположников современного документального кино. И снял давно-давно (в 1922-м) первое док-наблюдение. Он поехал на север и снял там коренных жителей, а главным героем стал глава семейства по имени Нанук ("Медведь" в переводе). Фильм так и называется — "Нанук с Севера". И вот эту статуэтку, которую режиссерам вручают на "Флаэртиане", сегодня по традиции называют Нанук. То есть тебе дают не Оскара, а Нанука. И да, я единственный режиссер на Сахалине, у которого он есть. Конечно, тяжело быть таким режиссером. Статуэтка много весит (смеётся).
— Я не чувствую по этому поводу никакой ответственности, рефлексии и даже не думаю так о себе. У каждого свой путь. Я пока не знаю, уеду я куда-то или нет, возможно, уеду тоже. И ты говоришь об успешности. Тут смотря как его расценивать. Для кого-то успех — это то, что кино снимается и его видят зрители, какие-то призы. Для кого-то это деньги и финансирование. Я снимаю без денег, мне приходится, как и всем, работать, чтобы зарабатывать на гречку с курой, на жизнь и поездки на фестивали для представления своего кино. Понятно, что это важно для меня и мне не обязан никто помогать. Но поддержки безусловно хочется, хотя бы эмоциональной. Ну и технической тоже иногда — было бы здорово иметь здесь, на Сахалине, какую-то базу, какую-то среду, где ты можешь, например, даже за деньги подправить звук кино перед показом. Но пока у нас всё по-другому работает, хотя разговоры в этом направлении были. Да, я, бывает, сетую, что ты один на один в конечном счёте и со своей жизнью, и с кино. Но глупо, наверное, так вообще думать, если решил заниматься вот чем-то таким, сложным, запутанным и вообще с негарантированным результатом.
— Доделать свой первый фильм, он всё ещё находится в стадии чернового монтажа — "Неправильные глаголы" его название. Но у меня мало сил и времени — из-за работы и из-за всего вообще. Много сил ушло, конечно, на "Дарину", и продвижением надо продолжать заниматься. И, видимо, надо рано или поздно делать выбор: искать какую-то поддержку финансовую, чтобы только кино заниматься, или также медленно тянуть этот процесс, или уже бросить всё и жить нормальной жизнью, а не пропускать её.
Хотя одновременно с такими пессимистичными мыслями у меня всё ещё есть желание заняться своим личным материалом, осмыслить то, что я снимала несколько лет подряд. Это очень камерная история. Там я не за другим человеком наблюдаю, не в другого пристально вглядываюсь и отражаю, а в себя. Это довольно болезненная история, связанная с моей семьёй. Надеюсь, у меня хватит на это сил, терпения и смелости.
— Ну да, а почему нет? Кино возможно в любом месте, где у тебя есть телефон или простая камера, программа для монтажа, желание, время и вера. Ну и ещё любопытство — к себе и к миру. Доку много не надо — герой, режиссер и камера. На коленке кино можно делать всегда и везде. Но если говорить о чем-то более серьёзном, о какой-то индустрии, то с этим сложнее. Вероятно, такое на Сахалине тоже может случиться. Но нужно время, хорошая поддержка и энтузиасты, которые будут запускать эти процессы на профессиональном уровне.
