На Сахалине пока нет полной согласованности при поиске пропавших детей
На Сахалине усовершенствуют алгоритм поиска пропавших. Такое решение приняли за круглым столом, посвященным объединению усилий при организации работ в случае исчезновения человека, будь то маленький ребенок из благополучной семьи, подросток-бегунок из детдома, молодой мужчина или бабушка, страдающая деменцией. Но больше сегодня говорили все-таки о детях. Вопрос взаимодействия чиновников, полицейских, следователей, спасателей и волонтеров обсудили с участием всех заинтересованных сторон. Во главе стола сидели зампред областного правительства Антон Зайцев, а также заместитель директора департамента развития человеческого капитала и территориального развития Минвостокразвития Николай Ганчихин и исполнительный директор ассоциации организаций и граждан по оказанию помощи пропавшим и пострадавшим детям "Национальный мониторинговый центр помощи пропавшим и пострадавшим детям" Екатерина Мизулина. Они прилетели на остров, чтобы узнать, как здесь налажена поисковая работа и что можно сделать для ее большей эффективности.
Оказалось, работать есть над чем. Евгения Тучкова, руководитель сахалинского поисково-спасательного отряда "Сова", который действует с 2015 года, рассказала, что взаимодействие со всеми структурами в целом налажено, волонтеры очень благодарны за сотрудничество? и тем не менее есть сложности. Например, сотрудники регионального УМВД часто переходят с одной должности на другую внутри управления, или же на службу приходят новые люди, и на месте тех, с кем уже была налажена связь, оказываются никем не предупрежденные об общении с волонтерами-поисковиками работники. Об очередной такой кадровой перемене "Сова" узнает по периоду затишья: из полиции никто не звонит и не сообщает о "потеряшках". Сначала у волонтеров появляется надежда, что тенденция пошла на спад, но потом оказывается, что новенький сотрудник просто не знает, что их нужно информировать.
Есть вопросы и к руководству детских домов области. Оно не обзаводится базой свежих и качественных фотографий воспитанников, и когда те пускаются в бега, а такое случается часто, могут предоставить разве что устаревшие, размытые или нецветные фото. Это сильно затрудняет поиск. Участница круглого стола, приехавшая из Красноярска, чтобы поделиться опытом, рассказала, что у них детей в детских домах фотографируют раз в полгода. Впрочем, бывали случаи, когда это не помогало, потому что детдома просто скрывали факты побегов, чтобы не портить себе статистику. Про сахалинские учреждения такого не сообщается, зато есть другой момент — в наших детдомах часто не могут сказать, во что был одет ребенок в момент исчезновения и какие у него особые приметы. Нередко все ограничивается коротким "рост такой-то, светленький", но это совсем не те данные, которые нужны для быстрой и эффективной работы.
Не слишком хорошо налажен процесс поиска в районах области. Евгения Тучкова рассказала об одном из случаев, когда искали пропавшего человека, и мэру, имя которого руководитель "Совы" не стала называть, пришлось возглавить процесс, взяв на себя все: и связь с волонтерами, и обзвон, и координацию поисковых бригад, и даже поиск полиграфа, с помощью которого рассчитывали проверить правдивость некоторых свидетелей. Этот случай — иллюстрация к реальности, в которой главе не на кого опереться, даже несмотря на то, что в районе, о котором шла речь, есть филиал "Совы". В идеале участники поискового процесса должны выполнять строго свои функции, отлично при этом взаимодействуя между собой. Пока же пробелов много. Еще один штрих к общей картине — отказ медучреждений предоставлять информацию о том, поступал ли к ним значащийся пропавшим человек. По словам Евгении Тучковой, если представиться родственником, тебе дадут нужные сведения, но если сказать, что ты руководитель "Совы", — нет. Понятно, что медики охраняют информацию о персональных данных, но есть ситуации, когда речь идет о человеческой жизни, и тут нужны какие-то компромиссы и небольшие отступления от правил во благо самого же пациента, у которого может быть деменция и который может совершенно не помнить, как его зовут и откуда он.
Есть у сахалинских волонтеров и пожелание к минобру — совместно составить план профилактических работ на год вперед.
Несмотря на все это, пропавших ищут и в большинстве случаев успешно находят. Иногда для этого волонтерам даже не приходится выходить из своих квартир, достаточно лишь раскидать по соцсетям и мессенджерам ориентировку с фотографией. Гостья из Красноярска рассказала про девушку, в течение девяти лет официально считавшуюся погибшей. Ее удалось найти за три дня, после распространения ориентировки Интернете. Оказалось, девушку, у которой был психиатрический диагноз, похитил дальнобойщик, увез в другой регион и там бросил. Через некоторое время мать пропавшей пригласили на опознание трупа. В сгоревшей при пожаре молодой женщине она по некоторым признакам узнала свою дочь, после чего пришла домой и покончила с собой. И только через девять лет случайно выяснилось, что девушка жива. Все это время она находилась в психоневрологическом учреждении.
С января по август в органы внутренних дел Сахалинской области поступило более 370 сообщения о розыске несовершеннолетних. Местонахождение пропавших, как правило, удается установить уже при проведении первоначальных следственных действий. Вместе с тем за восемь месяцев текущего года заведено 31 дело в отношении без вести пропавших детей. 30 человек нашли. Больше половины разыскиваемых детей ушли из приемных семей и от опекунов. Бегут также из детдомов и социально-реабилитационных центров. С начала года такие учреждения самовольно покинули 113 несовершеннолетних (70 ушли из детдомов, 6 — из медучреждений, 19 — из учреждений для детей, нуждающихся в социальной реабилитации, 16 — из общежитий образовательных учреждений). Многие уходят не в первый раз и делают это снова иногда даже в день возвращения их на место.
По результатам работы круглого стола решено составить план усовершенствования работы при поиске пропавших и утвердить его на правительственном уровне.
