Леонид Радзиховский: Путин не хотел, чтобы отставка Суркова выглядела как опала
Вечером 18 февраля стало известно, что Владимир Путин официально освободил Владислава Суркова от должности помощника президента, которую он занимал с 2013 года.
О том, почему решение об отставке Суркова затянулось на месяц и чем теперь займется «серый кардинал» российской политики, Sobesednik.ru поговорил с политологом Леонидом Радзиховским.
– Первые слухи об отставке Суркова появились еще месяц назад. И только вчера о ней объявили официально. В чем была загвоздка?
– Говорят, что все это время шли переговоры между Сурковым и Путиным о возможности какой-то другой работы, — рассказал Радзиовский. — Но, по-видимому, они ничем не закончились, раз прошение было в итоге подписано. Путин его не отпускал.
– Почему Сурков все-таки ушел?
– Я думаю, близка к истине версия политолога Алексея Чеснакова — он же фактически транслятор Суркова. Уход связан с изменением политики на Украине. На эту работу пришел другой человек — Дмитрий Козак, который будет теперь курировать украинское направление. Я, честно говоря, так до конца и не понял, Сурков раньше курировал все украинское направление или только то, что касается ЛНР, ДНР. Но по факту все это лежало на нем.
Очевидно, что назначение Козака — как минимум, отбирание части, если не всех полномочий Суркова. Это выражение начальственного недовольства.
– Чем не устроила политическая линия Суркова в отношении Украины?
– Это преувеличение — считать, что у Суркова была какая-то своя политическая линия. Он проводил, как умел, линию Путина. Более того, я думаю, во время работы в администрации президента у него даже был больше простор и свобода рук. Ведь многие идеи 2000-х — это были действительно его идеи, а не Путина. Например, движение «Наши» придумал не Путин. Так же, как и идею суверенной демократии. Это все, думаю, инициативы Суркова, которые Путин принял. Тогда Сурков был субъектом, демиургом политического процесса.
На Украине ситуация совершенно другая, это личный проект Путина. Он более чем внимательно следит за всем, что происходит. Все решения он принимает сам, лично, исходя из своих представлений о прекрасном, своих геополитических концепций. А Сурков просто выполнял. Хотя, зная Суркова, невозможно представить, что он просто механически что-то выполняет. Он же креативный, активный, он всегда вносит свое. Но идеология, идеи — это все Путин.
– В чем тогда смысл замены Суркова на Козака?
– Политика сегодня — это чисто символические штуки. Сменой куратора Украины Путин послал знак. От старой, более жесткой политики мы отказываемся, ищем компромиссы — вот вам Козак. Здесь важно и то, что Козак этнический украинец, и то, что он симпатизирует Украине. У него своя в этом плане стилистика, своя эстетика.
Второй момент — Сурков за много лет, несомненно, связан личными отношения со многими в ДНР, это очевидно, и эти связи влияют на политический процесс. У Козака таких отношений нет, он гораздо свободнее в этом плане. Но Путин очень не любит менять людей, особенно из близкого окружения. Он чувствует определенную благодарность к Суркову, с которым работал 20 лет. Путин не хотел бы, чтобы это выглядело как опала — это не его стиль, он своих не сдает. Вот Ельцин менял людей мгновенно, Путин делает это крайне неохотно. И то, что вопрос с отставкой Суркова тянулся месяц, думаю, связано с этой путинской личной особенностью. Тем более, что Сурков многократно публично демонстрировал не чиновную, а личную преданность Путину. Президент этого тоже наверняка не забыл.
– Изменится ли российская политика на Донбассе?
– Вчера там перестрелка была, причем настолько скандальная, что Зеленский на Украине собрал Совет национальной безопасности. Путину надо до своего ухода, то есть раньше 2024 года, добиться снятия санкций и восстановления отношений с ЕС. Баланс, который он передает своему преемнику, должен быть чист. Решить эту проблему без ликвидации проблемы ДНР невозможно.
Оставить ДНР на волю украинцев Путин не может — тогда он этим войдет в историю, и отношение у нему будет соответствующее. Ему нужен компромиссный вариант — чтобы отношения с Европой восстановились, но чтобы уход из Донбасса не воспринимался как предательство тех людей, которых в эту историю втравили. Путину необходим режим тишины на Донбассе. И Зеленскому он нужен.
– Но режима тишины нет. Кто его срывает постоянно?
– В срыве режима тишины заинтересованы и донецкие, и украинские бойцы — они получают боевые надбавки, а риска никакого. Там погибает 5-10 человек в месяц, и то это не боевые потери — неаккуратное обращение с оружием, самоубийства, дорожные происшествия. Но каждый выстрел происходит с огромным пиаровским эхом. Опять кричат «Война!», а значит, спонсоры подгребают деньги. Политические спонсоры таких авантюр, думаю, находятся на Украине — это противники Зеленского, которые надеются так его свалить.
В России это невозможно, так как политическое поле зачищено, и людей, которые будут грести против Путина, просто нет. Поэтому интерес Путина и Зеленского один — полная тишина. И дальше попытки разрешить неразрешимое: слить ДНР, но так, чтобы это выглядело почетно для России. Для Украины получить разрушенный Донбасс с 2,5 млн человек, которые ненавидят киевскую власть — это сомнительный подарок.
– Чем теперь займется Сурков?
– Ну он человек талантливый, он и книги пишет. Я знаю, он был крайне увлечен Сколково, созданием новых технологических центров, это была его идея фикс одно время. Он был одним из идеологов и организаторов этого дела. В принципе, он может этим заняться.
Вообще, положение Суркова непростое. То, в чем он гроссмейстер – лоббирование, пиар белый и черный, это все сегодня фактически умерло. Его же, кстати, усилиями, когда он стал работать в администрации президента. Этим он нажил себе немало врагов. Но насколько я знаю Владислава Юрьевича, это его не пугает. Это для него драйв, это его стимулирует. Но в любом случае, думаю, он пока возьмет паузу. А куда ему торопиться, он не нуждается ни в чем. Единственное, в чем он нуждается — это в комбинации драйва и душевного равновесия. Как только он этой комбинации в оптимальных для него пропорциях достигнет, опять начнет что-то делать.
