Чехов-центр переложил классику на пластику и обозвал Онегина
На сцене — три Татьяны и четыре Онегина. Что за безумие, спросит читатель. Да нет же, ответит зритель, побывавший на премьере спектакля Onegin в Чехов-центре, это как минимум очень удобно. Может, даже и в жизни девушкам не помешало бы так растраиваться, чтобы не расстраиваться: влюбляешься ты, а бросают уже не тебя.
Первая Татьяна (Анастасия Жаромская) в спектакле главного балетмейстера Чехов-центра Маргариты Красных очаровывается Онегиным, вторую (Алла Кохан) он отвергает, как последний м…к (это слово все увидели на стене), а третья (Анастасия Солдатова) решительно отбрасывает его руки.
Имя одному из Онегиных — Хандра (Светлана Задвинская). Она правит бал и дирижирует остальными субличностями главного героя с именами Кутёж (Роман Мамонтов), Мечтатель (Никита Хвостиков) и Одиночество (Андрей Волколуп). Чтобы зрители не запутались, каждый из Онегиных озаглавлен на спине, словно отдельный роман, а вот с Татьянами предложено разбираться самостоятельно.
Такая размноженность, несмотря на кажущуюся шизофреничность, — удачный режиссерский ход, чтобы показать пластичность человеческой натуры, внутренние перемены, этот вечный и удивительный фокус, когда сегодня ты один, а завтра — другой.
Это не из Oneginа, но и "Грот" вполне мог бы быть здесь уместным, за компанию с БГ, "Ленинградом", "Колечком" на стихи Бродского и много чем еще. Чуть-чуть бродвейского стиля, стиля Боба Фосса, намек на классический балет, контемпорари, где-то — исключительно пластика драматического актера… Многостилистичность умышлена, говорит режиссер, все задумано так, чтобы волны разных жанров подхватывали и несли зрителя.
Сплести все это так, чтобы получился не сумбур, а сотканная из психологизма и эмоций структура, размытая, сновиденческая, но все же структура — это какой-то специальный талант. Пластичность человеческого тела — и пластический спектакль. Все правильно, все сходится. Для сахалинского театра это новый жанр, новая форма. Теперь и он в тренде: сейчас для драмтеатров иметь две-три пластические постановки у себя в репертуаре — признак хорошего тона. Спасибо этому жанру за напоминание о том, что порой мы слишком много говорим и слишком мало позволяем себе чувствовать.
Onegin — погружение в мир эксперимента, где движения, жесты и взгляды важнее слов, где есть музыка, тишина и карканье ("Похороны, похороны, хором орут вороны"), где любовь, томление, тоска и тревога, попытки вырваться, ярость и отчаяние — все преобразовано в гибкость, грациозность, телесную выразительность. Здесь нет четкого сюжета, все размыто, как взгляд через мокрое стекло на русские поля весной, но самое главное отчетливо видно и понятно. А главное — это отношения людей, неважно в каком веке они рождены. Это история про чувства и ощущения, и не стоит жестко связывать ее с пушкинским "Онегиным". Тот, кто любит дословные экранизации и предельно близкие к оригиналам постановки, может быть разочарован. А может, напротив, удивлен — неужели так было можно?
Режиссер Маргарита Красных признается, что не боялась браться за классику-классику. Она считает, что именно Пушкина интересно переводить на язык пластики, это по-новому обращает зрителей к произведению, знакомому со школьной скамьи, в котором, казалось бы, уже не может быть ничего, что способно удивить. Но создать классическое произведение в такой нетрадиционной форме оказалось не очень просто.
— Сложно было найти этот баланс между танцевальным и драматическим спектаклем и найти в артистах свободу тела, чтобы не было никаких комплексов, чтобы не было зажимов, потому что артист находится в камерном пространстве, он очень, очень близко к зрителю, — говорит режиссер и балетмейстер. — Мы уходили от балетности, чтобы тело было максимально естественным, по-человечески подвижным. Во многом я отталкивалась от психофизики артиста, от того, какие у него возможности, чего он хочет и как он чувствует. И на этом выстраивалась лексическая пластическая структура спектакля.
Полтора часа артисты работают в режиме нон-стоп, часто они даже переоблачаются на сцене, времени передохнуть за кулисами практически нет. Учитывая, что спектакль сложен чисто с физической точки зрения (танцевальные номера, различные поддержки, боевая хореография — дуэль с Ленским (Сергей Сергеев)), труппе действительно нелегко. Хорошо, что не надо учить много текста, и еще хорошо, что можно похудеть, шутят артисты. Но вдохновение и кураж перекрывают усталость.
Дополнением к пластическим решениям служат световое оформление и видеопроекция. Для работы над этой частью спектакля на Сахалин прилетел художник по свету и видеохудожник из Санкт-Петербурга Сергей Рылко. По его словам, на полтора часа действия в спектакле Onegin приходится 150 световых переходов, что свойственно не для драматического спектакля, а скорее для мюзикла.
— Это очень нестандартно для Чехов-центра. Пластика светится совсем не так, как драма. В основном это контурный свет. У нас задача — показать пластику артиста, а не рот, которым он говорит текст. Я бы не сказал, что это было очень сложно. Сильно помогло, что спектакль был разобран в эскизе еще в ноябре, и я готовился, имея уже ноябрьскую видеозапись. И очень классно, что Чехов-центр хорошо оснащен по сравнению с большинством театров не Москвы и Петербурга, — говорит Сергей Рылко.
Что касается сценографии, которую выстроил главный художник сахалинского театра Кирилл Пискунов, она универсальна и минималистична. Задача декораций — не перетягивать внимание себя, дать как можно больше пространства для движения. Это тот случай, когда выстроить пространство и вычистить его — одно и то же.
После премьеры состоялось обсуждение, на которое остались почти все зрители. Кому-то было интересно, правильно ли он понял, сколько Татьян, кто-то хотел знать, как во время репетиций артистам удалось не поубивать друг друга. Одна зрительница призналась, что еще в школе характеризовала Онегина тем же словом, которое спроецировали на стену в этом спектакле. Ну а что поделать, если он такой и есть, подтвердил худрук Чехов-центра Александр Агеев. Спрашивали об отточенности движений и выносливости в этом танцевальном марафоне. Тут всем нашлось что рассказать ("Спасибо режиссеру за репетиции с утра и до ночи"), кроме Романа Болтаева. Его герой — сумрачный, отвязный и притягательный рассказчик с надписью "Роман в стихах" на спине. Он — единственный, кто не танцует, но при этом описать его игру у слишком впечатлительного автора этой рецензии не хватит слов, несмотря на филологическое образование. Это — и всё вместе — надо просто прийти и увидеть.
