Авторки, депутатки, экспертки: кандидат филологических наук о феминитивах в русском языке
В последнее время феминитивы, обозначающие профессию или род деятельности, всё чаще можно видеть в СМИ и социальных сетях: феминистки считают, что использование слов типа «авторка» или «депутатка» сможет побороть гендерное неравенство и привлечь внимание к правам женщин. Однако у части аудитории новые феминитивы вызывают насмешку и становятся поводом для шуток. На вопросы о том, насколько уместно и правильно с точки зрения русского языка использование феминитивов, отвечает кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и литературы ДВФУ и член филологического совета проекта «Тотальный диктант» на Дальнем Востоке Наталья Милянчук.
– Наталья Сергеевна, как бы вы отнеслись, если бы я представила вас в тексте не как филолога, а например, как филологиню?
– Я бы сочла это за изящную шутку (Смеется.). Понятно, что это не норма. Я предпочитаю быть филологом. Как Цветаева, помнится, говорила, что она не поэтесса, а поэт.
– Подобные слова – авторка, блогерка, филологиня, депутатка – нарушают правила русского языка?
– Нет, эти слова имеют право на существование в языке. Есть разные словообразовательные модели, с помощью которых образованы формы феминитивов. Например, суффикс «к» (студент-студентка), суффикс «ш» (диктор-дикторша), и даже «их» (врач-врачиха) – да, есть и такое в русском языке. Но вопрос – насколько слова, которые получились в результате, отвечают по своей семантике поставленной задаче.
В русском языке XIX-XX веков «генеральша» – это жена генерала. «Редакторша», наверное, тоже может восприниматься как жена редактора. У суффикса «ш» традиционное словообразовательное значение – супруга. Кроме того, суффикс «ш» придаёт слову стилистически сниженную окраску, как и суффикс «их». Я думаю, тот, кто придумал «редакторку», хотел как раз избежать такой ассоциации. Действительно, из всех подобных суффиксов «к» максимально нейтральный. Но когда мы его присоединяем к слову, оно хоть и ближе к норме, но всё равно не получается стилистически нейтральным.
Вообще, с точки зрения лингвистической науки, такие образования нельзя оценивать как правильные или неправильные. Все ресурсы, которые объективно существуют в русском языке, они все рабочие, функциональные. Другое дело, что получилось в результате, – слова, из которых некоторые признаются нормой, некоторые нет. И «волчиха», и «волчица» построены по правилам русского словообразования, но нормативной лексемой является только «волчица».
– То есть какой-то негативный оттенок у подобных слов есть?
– Да, конечно. «Филологиня» – это разговорное слово. «Авторка», «редакторка» тоже не являются нейтральными, они стилистически снижены. Человек, который употребляет такое слово, возможно, не вкладывает в него иронию, но подавляющее большинство носителей языка воспринимает это слово с ироническим оттенком.
– А почему так получается, что «филолог» или «автор» воспринимается людьми нормально, но стоит лишь добавить «гендерный» суффикс – появляется улыбка? Не выражение ли это шовинизма?
– Я сама не отношу себя к феминисткам, но понимаю их боль. И чтобы быть точной, я начну издалека. Гендерный шовинизм присущ языкам всего мира в силу человеческой психологии, за редким исключением. Такова картина мира наших предков: по умолчанию многие виды деятельности, профессиональной, ментальной, представлены в языках мира как присущие мужчинам, но не женщинам. Вот, например, во французском или английском языках «мужчина» и «человек» – одно и то же слово, а для женщины – иное обозначение. У нас по крайней мере для этого разные существительные. В русском языке есть пример с собирательными числительными – они могут использоваться со словами мужского рода («трое друзей»), а со словами женского рода, наименованиями животных, а также с названиями неодушевлённых предметов – нет: «три стола, три волка, три женщины». Получается, мужчины у нас в привилегированной категории – им можно собираться, а женщинам нельзя. Есть и противоположные примеры, тоже «унизительные» для женщин, например, профессия няни обозначается только в женском роде, а мужской вариант не вызывает ощущения нормы. В польском языке такое неравенство мужчин и женщин выражено даже грамматически: формы множественного числа, когда присоединяются к существительным, обозначающим мужчин, имеют одно окончание, а когда к существительным, называющим женщин, животных и неодушевлённые предметы, – другое. Можно сказать, грамматическая дискриминация: эти формы так и называются – лично-мужские и женско-вещные. Как вам такая оппозиция? Дело в том, что всё в языке закрепляется традицией, наш язык формируется с древности и отражает сознание людей. Это, так скажем, стандартно, так устроено сознание человеческое с первобытных времён.
Кто-то мне ответит – ну и что, мы должны вести себя и думать, как первобытные люди? И действительно, всё-таки сознание меняется, формируются другие ценности, это находит отражение в языке. Но процесс это длительный. Язык, безусловно, развивается, но он консервативен, он не может и не должен молниеносно реагировать на все изменения: тогда бабушка с внучкой, люди из разных поколений не смогут разговаривать друг с другом. Мы можем говорить на одном языке со своими родителями и детьми благодаря тому, что норма консервативна, хранит традицию.
– Но ведь в русском языке с комфортом «живут» другие феминитивы: слова «журналистка» или «учительница» широко используются и вряд ли вызовут у кого-нибудь усмешку. Почему так происходит?
– Тут всё не так просто: к слову «учительница» все привыкли. Но заметьте – в документе его не напишут. Только «учитель 1-й категории».
Что касается восприятия феминитивов, приведу в качестве примера себя. Я отношусь хоть и к старшему поколению, но ещё вполне активному, я филолог, люблю наблюдать за живыми процессами в языке и речи, правда, регулярно ловлю себя на том, что отстала от жизни и порою не понимаю каких-то слов. В общем, я не самый продвинутый пользователь языка, но и не самый отсталый, поэтому можно считать, что моё восприятие, моя языковая интуиция может отражать некое среднестатистическое восприятие. И я так сужу: если при встрече со словом у меня возникает улыбка, которую не хотел у меня вызвать автор, возникает чувство несоответствия ситуации, какие-то подобные реакции – значит, слово пока не закрепилось в норме на полных правах.
Я, например, могу на лекции или в научно-популярных заметках употребить слово «подставить» – в значении «подвести, поставить человека в неприятное положение». Это слово стилистически тоже сниженное, в 90-е оно кого-то раздражало, бесило. А сейчас все его употребляют, хотя вряд ли, конечно, в научной статье я его использую. Как-то у меня брали интервью про «Тотальный диктант», и я сказала: «Быть грамотным – это круто». В ответ – куча комментариев: как могла филолог употребить такое слово жаргонное! Но я делала это вполне осознанно, считая, что это уместно. Против слова «круто» в таком контексте моя интуиция не возражает. Внутренне я чувствую, что именно это слово здесь подходит, или ловлю себя на том, что не могу без него обойтись, потому что в литературном языке нет ему эквивалента.
А в слове «авторка» я не испытываю необходимости. И когда я такие слова слышу, у меня возникает внутренний сигнал, что это не вполне подходит к ситуации или, например, подходит, если человек хотел пошутить, в этом выражена ирония. Но это эффект особенный, художественно-стилистический, основанный как раз на отклонении от нормы.
Пока у аудитории на такие слова возникает реакция, нежелательная для говорящего, эти слова не заняли полноправного места в языке. Хотя вполне возможно, что когда-то это произойдёт. Но тут получается, что сама борьба за феминитивы – не столько борьба за слова, сколько за гражданские права, это одна из форм привлечения внимания к проблеме прав женщин.
– Вспоминается Советский Союз, когда феминитивы в обозначении профессий и рода занятий практически не использовались. И мужчина, и женщина – все были товарищами. И при этом женщины получили такие права, которые никогда в истории человечества до этого не имели. Так ли, получается, нужны феминитивы в деле уравнивания прав?
– Вы же понимаете, в правах уравнивают людей законы, а не слова. Слова лишь отражают сложившееся состояние и вряд ли способны уравнять в правах всех. Проблема возникает потому, что на самом деле женщины уже давно занимают многие профессиональные позиции, на которых раньше могли быть только мужчины, а слова для обозначения этих позиций по-прежнему существуют только для мужчин. Кстати, нам нужны законы, которые бы и другие права уравнивали, но можно ли законодательно сделать так, чтобы мужчина и женщина получали одинаковую зарплату и с одинаковым успехом поднимались по карьерной лестнице?
Это небольшое заблуждение, что в советские времена отказались от феминитивов. Просто советский идеологический язык близок к деловому, а в деловом стиле для обозначения субъектов деятельности используются почти всегда слова мужского рода. В этом есть своя логика и удобство. По мне, так это даже равноправие – тут смотря как повернуть. С точки зрения современных феминисток, применение к женщине слов, означающих лицо мужского пола, – это некое ущемление в правах. А мне кажется, сама эта ситуация означает, что женщина получает те же права, что и мужчина. У кого что болит – тот на то и обращает внимание. Мне в этом видится равноправие: женщина может быть депутатом, генералом, кандидатом. Зачем для этого образовывать новое слово, если это лишь обозначение статуса? Так сложилось исторически.
– А что нужно сделать, чтобы ситуация поменялась, и авторка, депутатка – стали нормой?
– Нормой мы, филологи, считаем только то, что написано в словаре. В употреблении языка не существует абстрактных, неписаных законов. Они кодифицированы, и кодифицируют их авторы словарей. Это конкретные люди, которых наделило полномочиями и авторитетом научное сообщество. И только когда слово, во-первых, попадёт в словарь литературного языка, а во-вторых, не будет иметь никаких ограничительных помет, только тогда мы будем считать его нормой. А для этого нужно время, чтобы подавляющее большинство носителей языка воспринимали такие слова как норму, а не как отклонение.
– Есть ли шанс у новых феминитивов стать такой языковой нормой?
– Я думаю, пройдёт время и что-то из этих феминитивных пар приживётся, если будет необходимо для коммуникации в нашем обществе. 100 лет назад К. И. Чуковского раздражало слово «учёба». Он называл его вульгарным, считал ненужным – мол, есть же слово «учение». Прошли годы, и что, кто-то воспринимает «учёбу» как вульгарное? Слово стало полноправным элементом нашего лексикона. В последние годы феминитивов становится больше в языке – не в литературном, а в широкой речевой стихии. И это происходит как раз в связи с изменением сознания, люди эти слова создают, насаждают, сами стараются влиять на судьбу своим употреблением.
Мы, филологи, не любим делать прогнозы: нельзя ничего предсказывать в языке, часто он развивается довольно неожиданно для прогнозистов, совершенно алогично. На него действует не столько сознание, сколько коллективное бессознательное. Русский язык сам решит судьбу феминитивов – и, возможно, это решение нас удивит.
Анастасия Ярошенко
